Ближайший родственник - Страница 28

Один из шестерых подмахнул бумагу, которую вручил ему начальник конвоя. Когда стража вышла, закрыв за собой дверь, все шестеро недружелюбно уставились на пришельца.

Один из них что-то произнес начальственным тоном и знаками приказал Лимингу раздеться.

Лиминг тут же обозвал его хлюндиком вонючим, окопавшимся в тыловом болоте. Однако ничего хорошего из этого не вышло. Шестеро громил схватили его, мигом раздели догола и обыскали всю одежду, обращая особое внимание на швы и карманы. По ходу действия они продемонстрировали замечательную сноровку специалистов, которым уже не раз доводилось выполнять подобную работу и которые знали, что искать и где. Никто не проявил ни малейшего интереса к анатомии чужака, хотя он красовался перед ними в чем мать родила.

Наконец его пожитки положили в сторону, а одежду швырнули обратно. Пока Лиминг облачался, специалисты копались в его башмаках, что-то недовольно бурча. Оставив пленнику минимум, необходимый для того, чтобы прикрыть наготу, и на этом успокоившись, они выпустили его через заднюю дверь, провели по массивной каменной лестнице вниз и втолкнули в камеру. Стук захлопнувшейся двери прозвучал как удар судьбы.

Из ночной темноты в густо зарешеченное отверстие, расположенное под самым потолком, пробивался свет восьми звездочек и одной крохотной луны. Нижнюю часть оконца окрашивал слабый желтоватый отблеск наружного освещения.

Ощупью передвигаясь в темноте, он наткнулся на деревянную скамью, стоявшую у стены. Лиминг пошевелил ее – она подалась. Подтащив скамью к отверстию, он взобрался на нее, но выглянуть наружу так и не удалось: не хватало пары футов. Он возился с тяжелой скамьей, пока ему не удалось прислонить ее и стене под углом, потом осторожно поднялся на самый верх и приник к решетке.

С высоты сорока футов открывалось голое вымощенное камнем пространство, которое тянулось вправо и влево, насколько позволял видеть ограниченный обзор. Пространство замыкала гладкая каменная стена, возвышавшаяся до уровня его глаз. Вверху стена заострялась, образуя угол градусов в шестьдесят. Над ней на высоте десяти дюймов был туго натянут ряд гладкой, без шипов, проволоки.

Из невидимых источников, расположенных справа и слева, вырывались мощные лучи света, озаряя всю площадь между тюремным корпусом и наружной стеной, равно как и обширное пространство за ней. И никаких признаков жизни. Только стена, море света, да нависшая ночь с далекими звездами.

– Так, значит, я в тюрьме, – произнес Лиминг. – Ну, уж это ни в какие ворота!

Он спрыгнул на невидимый пол, и от этого легкого толчка скамья рухнула с оглушительным грохотом. Можно было подумать, что он раздобыл ракету и умчался на ней, пробив крышу. По коридору затопали, в тяжелой железной двери открылся глазок, через него брызнул луч света. В отверстии появился зрачок.

– Сач инвигия, фаплап! – гаркнул надзиратель.

Лиминг обозвал его плоскостопым толстозадым хлюндиком и добавил еще шесть слов – более старых, затертых от долгого употребления, но все еще достаточно выразительных. Глазок захлопнулся. Лиминг лег на жесткую скамью и постарался уснуть.

Через час он стал яростно дубасить в дверь и, когда глазок приоткрылся, выпалил:

– Сам ты фаплап!

Только после этого ему удалось заснуть.

Завтрак состоял из миски чуть теплой каши, напоминавшей перловку, и кружки воды. Подали еду с пренебрежением. Поглощая ее, Лиминг кривился от отвращения: она была еще хуже той мешанины, которой он перебивался, скитаясь в лесах. С другой стороны, тогда у него был не тюремный паек, а пропитание каких-то бедолаг-вертолетчиков.

Немного погодя к нему заявился тонкогубый субъект в сопровождении двух охранников. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что пленнику надлежит освоить цивилизованную речь, более того, освоить ее срочно, в приказном порядке. Обучение должно начаться незамедлительно.

Озадаченный такой перспективой, Лиминг спросил:

– А где же майор Клавиз?

– Щипнос?

– Почему Клавиз не может присутствовать при переговорах – он что, онемел?

До собеседника, наконец, дошел смысл вопроса. Тыкая перед собой указательным пальцем, он изрек:

– Клавиз – жир-жир-жир!

– Не понял.

– Клавиз. – жир-жир-жир! – Он несколько раз ударил себя в грудь, сделал вид, что валится на пол, и таким образом дал весьма недвусмысленно понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.

– Ну и пироги! – изумился Лиминг.

Но наставник уже деловито извлек стопку детских книжек с картинками и начал приобщать Лиминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стенку и явно томились от безделья. Лиминг, со своей стороны, способствовал процессу обучения так, как можно способствовать только врагу: не понимал ни единого слова, не произносил правильно ни единого звука – в общем, не упускал случая продемонстрировать полнейшую лингвистическую непрошибаемость.

К полудню урок закончился, что ознаменовалось прибытием очередной миски каши, в которой плавал кусочек какой-то жилистой дряни – ни дать ни взять, крысиная ляжка. Лиминг выхлебал кашу, пососал мясо и отодвинул миску. Потом стал думать: что скрывается за их намерением обучить его туземной речи?

Прикончив беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости – лишился единственного на планете знатока космоарго. Возможно, где-то на планетах Сообщества есть и другие, но чтобы вытащить одного из них сюда, потребуется уйма времени и хлопот. Кто-то свалял дурака, подписав Клавизу смертный приговор, а теперь старается исправить промах, обучая пленника чирикать по-своему.