Ближайший родственник - Страница 34

Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.

– Ты меня слышишь? – спросил он не слишком громко, но так, чтобы его услышали в коридоре. – Ты меня слышишь?

Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.

– Ты меня слышишь?

Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.

Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг продолжал вещать в спиральную петлю:

– Ты меня слышишь?

– Что ты делаешь? – грубо спросил часовой.

Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и позвать на помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.

– Что ты делаешь? – Марсин повысил голос.

– Вызываю, – ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.

– Вызываешь? Кого вызываешь и куда?

– Не твое хлюндячье дело, – с явным нетерпением ответил Лиминг. Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. – Ты меня слышишь?

– Не положено! – не унимался Марсин.

Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:

– Что не положено?

– Вызывать.

– Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?

От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах или в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что с ними стало бы без этих привилегий.

А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.

Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.

– Кончай вызывать и ложись спать, – приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе, – или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.

– Покатался бы лучше на верблюде, – посоветовал ему Лиминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. – Ты меня слышишь?

– Я тебя предупредил! – не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.

– Сказано, фибли отсюда! – взревел Лиминг.

Марсин захлопнул глазок и отфиблил.

Естественно, Лиминг проспал – ведь он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.

Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника, за ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними. «Вылитый педик», – решил Лиминг.

Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.

Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их долгая возня со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по коридору.

Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и ретировался.

Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он остановился, принял скромную позу и сказал:

– Взгляните – «Сентябрьское утро».

Для офицера это был пустой звук.

Размахивая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:

– Это что такое?

– Моя собственность, – с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.

– Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.

– Кто это сказал?

– Это я вам говорю! – довольно злобно ответил педик.

– А кто вы, собственно, такой? – поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.

– Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, взять его в камеру и…

– Вы здесь не начальник, – перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью. – Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.

Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво уставившись на узника, он колебался.